Операция «Остров Крым» - Страница 42

Он надеялся, что подпоручику повезет больше, чем повезло ему тогда, а ему повезет больше, чем тогда – его взводному.

– Это пусть Карташов решает. Но чем быстрее, тем лучше: наших на Коньке совсем мало. Good luck, подпоручик.

Он пожал Гирею руку, повернулся и пошел вверх по каменистому склону. Через секунду он превратился в мельтешение камуфляжных пятен, через две это мельтешение слилось с колыханием жестких кустов, покрывавших склон. Стоял час Быка, тяжелый предрассветный морок, и ветер не стихал над Гурзуфским Седлом.

Арт поднялся на свою позицию.

– Какие вести от Князя? – спросил Артем.

– Ждут. – Кашук повертел в руках «уоки». – Наши уже в Алуште. Если они не успеют, вашему Георгию придется отбиваться только с этим стадом резервистов. Правда, Карташов послал ему минометы.

– Хорошо, – сказал Верещагин. – Сейчас я спущусь на какое-то время на позиции десантников…

– Зачем?

Артем не ответил.

– Вы хотите спасти жизнь капитану Асмоловскому, – холодно сказал Кашук. – И всем нам это может дорого обойтись.

– Не ваше дело, Кашук. Лучше поднимитесь наверх и посмотрите, как там Владимир. – Верещагин повернулся и начал спуск.

* * *

Артем тормошил Глеба за плечо.

– Вот зараза… Заснул, – пробормотал капитан. – Который час?

– Шесть пятого.

– Никого?

– Вроде нет. Хотя мы не уверены. Как будто было какое-то движение внизу на склоне. Хочу, чтобы ты посмотрел, у тебя глаз еще не замылился.

– Твои ребята вернулись?

– Вернулись. Мы перекрываем вон ту тропу.

– М-мать… – Из темноты возник рядовой Куценко. – Позови взводного.

Куценко сказал «есть» и пошел за Палишкой. Через минуту тот появился, зевая и потягиваясь – тоже успел давнуть медведя.

– Сергей, пойди с товарищем старшим лейтенантом и осмотри склон. Там вроде было какое-то шевеление. Баев, Куценко, всем – готовность номер один. Увижу, что дрыхнете, – поубиваю.

Верещагин пошел обратно, на свою позицию, Палишко двинулся за ним. Глебу показалось, что разведчик хочет напоследок что-то сказать. Показалось.

Прошло десять минут – Палишко вернулся.

– Понты гонит разведка, – сказал он, пролезая в БМД к Глебу. – Никто там не шевелится.

И в этот миг воздух рассек тонкий противный вой, который Глеб слышал всего несколько раз в своей жизни, но спутать не мог ни с чем: так воет в полете мина. Потом был взрыв, за ним второй, третий, четвертый – беляки начали минометный обстрел.

В ответ ударил пулемет. Молотил он по склону Кемаль-Эгерека, но наобум лазаря, с целью скорее вызвать беляков на ответный автоматный огонь и заставить обнаружить свои позиции, чем реально поразить кого-то. Разведка стреляла недолго.

Глеб понял свою и Верещагина фатальную ошибку. Боясь беляцких ПТУРов, способных с одного выстрела превратить БМД в печку-гриль для экипажа, они рассредоточили людей на склоне, в естественных укрытиях: за камнями, за мощным дорожным парапетом, за опорами эстакады – и сделали их уязвимыми для минометного огня. Баев начал палить в темноту из пушечки, и Глеб саданул его между лопаток, чтобы он прекратил дурно тратить снаряды: беляки вели навесной огонь из-за скального лобика. Нужно было подобрать всех, кто добежит до машин, и уматывать. Под прикрытием брони мины не страшны, разве что прямое попадание. Палишко тоже уже сообразил, в чем дело, – и развернул машину так, чтобы за БМД и парапетом можно было добраться до открытого люка. Сделав это, он выскочил в люк и, пригибаясь, побежал ко второй машине – отдать команду к отходу.

Это было бегство.

* * *

Верещагин догнал Кашука довольно скоро: тот двигался медленнее, чем Шэм. Сандыбеков был где-то впереди. Мины выли, громыхали взрывы, склон озарялся вспышками и приборы ночного видения сходили с ума – егеря ослепли бы, если бы их не сняли. Внизу, на мосту и на дороге, творился ад, и капитан Асмоловский был где-то в этом аду.

Поднявшись на скальный гребень, ведущий к телепередающему центру, Верещагин дал ополченцам команду прекратить пальбу – десантники уже ушли. Со скалы он видел, как БМД свернули к Чучельскому перевалу.

Не верилось: «Красный пароль» прозвучал и Крым вскинулся – так вскидывается из партера, из положения «лежа», борец с мощной шеей, уже почти придавленный к ковру лопатками.

– А ведь мы это сделали, господин капитан, – устало сказал Кашук.

– Ни хрена мы еще не сделали, – устало ответил Верещагин. – Коды прошли или нет? – мы не знаем. Карташов добрался или нет до Конька? – мы не знаем. Володька там жив или нет? – не знаем.

– Сейчас узнаем, – выдохнул Кашук. – О господи, и зачем я в это ввяза…

Он оступился и едва не загремел с обрыва – Верещагин, от души процитировав «Гётца фон Берлихингена», удержал его. Он тоже устал как пес, но торопился, а медленный темп Кашука его раздражал. Оставить осваговца топать в одиночку он тоже опасался – тот вполне мог еще раз оступиться, и уже с концами. Им нужно было попасть в аппаратную – перенастроить разговорники на волну Князя и узнать, что творится у хребта Конек. Напряжение этих дня и ночи далось дорого – сейчас словно все дрожало внутри, и это было некстати, рано расслабляться. И опять полезло в голову: где Тэмми? Что с ней? Верещагин даже как-то не сразу почувствовал боль от разрыва; так контуженный солдат не сразу чувствует, что ему оторвало ногу. Душа оглохла, ослепла и онемела, и вот на этом он продержался без малого сутки, а теперь начала накатывать такая тоска, что хоть с обрыва. Зря он распустил язык перед Асмоловским, ох, зря… Нервы.