Операция «Остров Крым» - Страница 41

* * *

– Что ты с ним сделаешь? – спросил Глеб.

– Глупый вопрос. Он видел меня в лицо, а это несколько расходится с планом затеряться в толпе.

Глеб похолодел.

– Ты… даже ни о чем его не спросил.

– О чем мне его спрашивать? Он резервист-подпоручик, который не вовремя захотел отличиться. Заложник из него получился бы неплохой, Гиреи – влиятельный род и держатся за своих. Но это на случай, если дела пойдут совсем плохо. Если они пойдут просто плохо… Ну что ж, еще один резервист отдал жизнь за страну.

– Ну ты и сука, – вырвалось у Глеба.

– Ты представления не имеешь, какая сука. Глеб, все это время ты, кажется, испытывал на мой счет странную симпатию, основанную, видимо, на том, что я осадил Палишко, и на общем культурном бэкграунде. А ведь я сказал тебе все предельно честно: моя работа – втираться в доверие и предавать. Сегодня утром я расстался с женщиной – здешней, военной. Паскудно расстался, но это и к лучшему. Пусть она запомнит меня мудаком. Я спал с ней, клялся в любви и губил ее страну. Если ради моей миссии нужно будет предать тебя – я минуту на размышление не возьму. Надеюсь, там, в засаде, тебя не одолеют сантименты.

– Не сомневайся.

Через десять минут колонна БМД покинула Роман-Кош и двинулась на север.

* * *

Белобрысый Кашук все ковырялся в аппаратной – наверное, разносил там все напоследок. Потом он задраил двери на кодовый замок.

Своего транспорта у фронтовой разведки не было – на гору их забрасывали вертолетом. К дороге спустились на броне БМД и принялись устраивать укрепрайончик. В распоряжении Глеба было четыре БМД, из них две подбитые, но годные к стрельбе, и взвод добровольцев – остальные укатили по направлению к Чучели.

Удерживать белых нужно было не меньше часа. Верещагин, Кашук, Томилин и Миша по прозвищу Кикс заняли с пулеметом позицию над дорогой. Оттуда же простреливалась гравийная однорядка – та самая, куда Верещагин послал ребят устраивать обвал.

На первый взгляд, позиция была хреновой – за мостом через пропасть, за эстакадой, все как на ладони. Но Верещагин объяснил одну простую вещь, а Глеб ему сразу поверил, потому что о том же говорил майор: белые не будут переть напролом по шоссе, на машинах, – приборы ночного видения дают им несомненное преимущество, так что, скорее всего, они постараются редкой цепью просочиться к десантникам в тыл и ударить сзади, а значит, позицию надо занимать такую, чтобы в тыл зайти было никак нельзя.

– Что-то нет их долго, – тревожно сказал он, спустившись со своего обрыва. – Я поднимусь повыше да повыкликаю ребят – не случилось ли чего.

Глеб кивнул. Помехи не мешали разведчикам связываться друг с другом по крымским рациям, но это никак не могло помочь делу: диапазон у этих раций был узкий, радиус действия – крохотный. «Игрушки для магазинной охраны» – охарактеризовал их Верещагин.

Было тихо – только пели цикады. Это казалось диким – такая шикарная южная ночь, цикады и звезды во все небо – как в раю; а через пять или десять минут, может быть, здесь разверзнется ад. Глеб вспомнил, как они с Надей в точно такую же ночь шли с реки через поля к офицерскому городку – и оба лишились невинности самым романтическим образом, в стогу сена – а потом оказалось, что с другой стороны стога спят трое мертвецки пьяных косарей… Глеб убежден был, что именно той ночью он зачал Бориску.

Зверски хотелось курить. Глеб стрельнул у Палишки сигарету и присел за камушком, чтобы не отсвечивать. За шиворот пробирался предутренний холодок, под обрывом начал скапливаться воздушный, какой-то совершенно готический туман. Ощущение пришло неизвестно откуда: рассвета он не увидит. Глеб приказал себе прекратить панику, раздавил окурок и откинулся спиной на камень, вслушиваясь в ночь – нет ли шума моторов или топота ног.

Он был напряжен, с похмелья и недоспал – его сморило. Точнее, он погрузился в довольно тяжкое состояние между сном и явью.

Разбудил его Верещагин.

* * *

– Руки-ноги в порядке? – спросил Верещагин у Джемаля.

Тот пожал плечами. На ногах получалось стоять, руки худо-бедно слушались, пистолет удерживали.

В генераторной унтер Сандыбеков объяснил ему весь расклад, и сейчас Гирей примерно представлял, что от него нужно.

Они спустились по склону горы в предрассветных сумерках.

– Спустишься вот здесь, – показал Верещагин еле заметную тропку. – Досюда сопроводит Шамиль, дальше – один. Под Кемаль-Эгереком будет ждать капитан Карташов.

– Красные здесь, – Шамиль показал на карте. – Квадрат 11,33-С6. Можно еще взять немножко вверх: 11,34-С6. Поправка на ветер – от двух до трех десятых. Точнее не будет – не в баскетбол играем.

– Возьми карту, – Верещагин сложил ее и ткнул Гирею в руки. – Расскажешь Карташову все, что здесь видел. Что мы носим советскую форму, что красные считают нас своими… Я не хочу погибнуть от нашей же пули. Обидно.

Гирей улыбнулся.

– Когда мы атакуем? – спросил он.

Артем понимал его. Не так давно, в турецкую кампанию, он сам был еще моложе и зеленее. Его прикрепили в качестве помощника к взводному (сейчас он, убей, не вспомнил бы его фамилию), и командир сформулировал боевую задачу предельно просто: не путаться под ногами. Ну, особенно путаться и не пришлось. Их батальон угодил под турецкий минометный огонь, взводный погиб в первый же миг, и в последующем яростном наступлении было больше страха, чем геройства. Артем бежал – полз – опять бежал сам и гнал «свой» взвод вперед, а не назад, только потому, что впереди была «мертвая зона», а позади – огненный визжащий ад. Эта атака спасла ему жизнь, принесла награду и напрочь излечила от жажды боевой славы.